Лабиринт в никуда - Николай Наседкин

Каждое движение тела на раскладушке вызывало ужасный скрежет, особенно раздражающий в полной тишине. Устроившись максимально удобно, Саша взял телефон и отправил сообщение: «Привет, Оленька. Как насчет ужина завтра? Соскучился за тобой». Через минуту, а может, и раньше пришел ответ: «Привет, конечно. Я тоже» – и смайлик в конце сообщения. Парочка обменялась несколькими сообщениями и пожеланиями спокойной ночи, а когда Саша уже хотел заснуть, пришло сообщение от мамы – Анны Петровны Морозовой: «Сынок, спокойной ночи. Как дежурство? Приезжай завтра на обед, я приготовила твои любимые котлетки. Целую, мама».

На лице Саши появилась чуть заметная улыбка. Молодой и самодостаточный, как он сам считал, мужчина старался уменьшить материнскую заботу, которая с годами никак не снижалась, а местами и увеличивалась – для матери капитан Морозов по-прежнему оставался тем же мальчуганом, весь день бегающим по улице с друзьями и оттого постоянно голодным.

Уже несколько лет Саша жил сам в отдельной однокомнатной квартире, которая перешла по наследству от дедушки. Анна Петровна осталась жить в доме на Новом поселении3, где провел все детство и юношество Александр. Когда парню было восемнадцать, умер отец, мужчина в самом расцвете сил погиб в автомобильной аварии. В тот момент Саша только успел закончить школу и поступить в Ростовский юридический институт или, как его называют, школу милиции. Для семьи это была трагедия: вместе с опорой и главой семья потеряла основного кормильца. В сложной ситуации выручила система образования в школе милиции, потому что Саша постоянно находился в казарме вместе с другими курсантами и состоял на котловом довольствии, а мать жила очень скромно и старалась сэкономить со своей и так маленькой зарплаты продавца в книжном магазине на обновку для любимого сына. Анна Петровна никогда не признавалась сыну, что с утратой мужа она потеряла половину своей жизни, и очень боялась потерять оставшуюся в лице единственного сына. Мать очень переживала о выборе сына пойти в полицию, ведь эта работа связана с реальными опасностями и угрозами. Александр ощутил еще большую заботу и любовь и отчасти понимал тревогу матери, хотя и не разделял ее. Он не хотел обижать чувства мамы, отвергая ее навязчивую заботу, но смерть отца сделала его более самостоятельным и в какой-то мере способствовала его становлению как взрослого мужчины.

После окончания учебы Саша не вернулся в отчий дом, чем очень сильно расстроил мать. Анна Петровна пыталась уговорить сына, приводя в качестве доводов разные бытовые блага: от вкусных обедов до чистой и поглаженной одежды. Она никак не хотела отпускать сына в большую жизнь и оставлять его без присмотра, но своего мнения Саша не поменял и точно решил вести самостоятельную жизнь. Первое время Анна Петровна очень переживала, но потом все вошло в свою колею, сын постоянно заезжал в гости, иногда оставался с ночевкой на выходные.

И в этот раз любящий сын ответил, что завтра обязательно приедет, и пожелал матери спокойной ночи. Саша отложил телефон, согнутую правую руку положил себе на глаза и от накопившейся за день усталости мгновенно заснул.

Несмотря на ненастную погоду и надежду, что больше серьезных происшествий ночью не произойдет, спать оперуполномоченному пришлось недолго. И опять спокойствие Александра прервал дежурный по отделу капитан Бобров, который тарабанил в дверь, пытаясь его разбудить после неудавшихся попыток дозвониться по телефону.

– Саша, просыпайся, еще одно убийство! – стучал кулаком в дверь Бобров. – Вставай!

Морозов резко вскочил и сел на раскладушке, часы показывали два часа ночи.

– Саша! Морозов! Да хватит спать! – орал дежурный.

– Что там? – открыл дверь Морозов.

– Давай собирайся на вызов. Позвонила женщина и сказала, что убила своего мужа, я уже направил на место патрульных. Следователь и эксперт тебя уже в машине ждут минут пять! Давай скорей на выезд, – больше не сообщив никаких подробностей, дежурный быстрым шагом направился по коридору в сторону дежурной части.

Морозов потер глаза и сладко зевнул. Как же приятна эта развалившаяся раскладушка в теплом помещении, промелькнула мысль в голове. Опер взял папку с документами, надел куртку и побрел к опергруппе, которая ждала его возле входа в отдел полиции. Сон не отпустил еще Александра, открытые глаза вовсе не означали, что он полностью бодрствует.

Быстрее выйдя на улицу и несколько раз глубоко вздохнув, он решил взбодриться. В нос ударил колючий воздух, дойдя до середины лба, да так крепко, что Морозов зажмурился и закрыл лицо рукой.

– Так-то лучше, – выдохнул он, выпуская изо рта клубы пара на морозе и еще раз потерев заспанные глаза.

Снег прекратился, подморозило, замерзшая слякоть создала причудливый объемный рельеф на асфальте – хаос из отпечатков разнообразной обуви, полозьев от санок, застывших брызг и мелких луж.

Под хруст колес «Газели» опергруппа поехала на место супружеской разборки. Пока ждали опера, эксперт Рогов успел заснуть в углу на заднем диване, а следователь застывшим взглядом молча смотрел в окно, облокотившись на столик между креслами, спать с открытыми глазами тоже надо научиться. Морозов сел рядом с водителем. Ни один из сотрудников полиции не испытывал никаких чувств, отправляясь к месту гибели человека, как будто произошло рядовое событие, из разряда скандала домохозяек в коммунальной квартире из-за разбитого окна. Отпечаток безразличия застыл на их лицах, сказывалась профессиональная деформация, которой за годы службы никто не избежал.

Светофоры мигали желтым, на улице не было ни души. «Газель» летела по пустым улицам, тишину и безжизненность нарушило шипение рации.

– «Запад-35», «Запад-35», ответьте «Первому», – доносился скрипучий голос из радиостанции.

– На связи, – зажав тангенту4 на корпусе микрофона, ответил водитель.

– Возвращайтесь на базу, – звучал голос дежурного Боброва. – Никакого убийства нет! Пьяный дебош. Патрульные везут всех участников в отдел. Как принял?

– Принял. Возвращаемся, – недовольно буркнул водитель и прям на перекрестке, резко крутанув руль влево, развернулся.

– Только зря собирались, – возмутился Морозов в надежде продолжить свой сон в кабинете.

Одновременно к отделу подъехала и «Газель» с опергруппой, и патрульный наряд с задержанными. Из «четырнадцатой»5 два крепких полицейских вытащили пьяного и буйного мужчину около 30 лет. Одет он был не по сезону: спортивные штаны, футболка, поверх которой висела порванная кофта, а на ногах домашние тапочки. На макушке красовалась рана с запекшейся кровью. Руки у мужчины были зафиксированы сзади наручниками, что не мешало ему толкаться плечами с полицейскими и брыкаться ногами. «Убитый» делал все наоборот: патрульные тащили его вправо – он тянул влево, вежливо просили пройти в отдел – он пятился назад и материл полицейских. Рядом стояла его жена, пошатываясь от выпитого алкоголя и никак не реагируя на происходящее. Наконец, общими усилиями буяна завели в дежурную часть и усадили на лавку для задержанных.

– С чего взяли вообще, что произошло убийство? – спросил немного запыхавшийся Морозов, помогавший патрульным справиться с дебоширом.

– Она, – высокий сержант указал в сторону женщины, – ударила его табуретом по голове после совместного распития. Он потерял сознание, из разбитой головы идет кровь, вот и подумала, что зашибла насмерть. Сама же и на «02» позвонила. Пока мы доехали, муж очнулся, а от водки и табурета считает, что мы ему голову проломили. Допился до чертиков.

– Сержант, ты че… – буровил невнятно пьяница, – я тебя запомнил, сука… – язык упорно не хотел слушаться хозяина, – ты сейчас такой крутой… встретимся на улице… ничего… ты мне ответишь… – сдабривая свою речь отборным матом, ругался задержанный, покачивая непослушной головой и смотря телячьими глазами куда-то в сторону от разговаривающих полицейских.

Вдруг задержанный вскочил с лавки, собрав все последние силы, руки по-прежнему сковывали наручники, и попытался с разбега нанести удар ногой сержанту, но промахнулся и с грохотом завалился на пол, ударившись бровью об пол. Из раны пошла кровь.

– Ну вот …, – выругался полицейский, – теперь еще отписываться, что мы его пальцем не тронули. В прокуратуру затаскают. Вставай! – заорал он на лежащего, схватил его за воротник кофты и начал поднимать.

Через десять минут приехала бригада скорой помощи, к этому времени буян пришел в себя и очередную порцию гнева выплеснул на врачей. Медсестра смогла перевязать раны только после укола успокоительного. До этого он мотал головой, как бык, брыкался ногами и не скупился на оскорбления в адрес всех присутствующих. Все это время в стороне, возле железных дверей камер стояла жена, мирно склонив голову на правую сторону груди и сложив руки в районе живота, тихо покачиваясь из стороны в сторону, – она-то точно знала, с помощью какого предмета можно успокоить ее разгулявшегося супруга.